Продвигаясь с запада в глубь
Росси на Смоленскую губернии, Наполеон имел в виду не
допустить соединения наших разобщенных армий, стараясь
воспользоваться, весьма выгодным для него и опасным для
нас, разобщением наших сил. Он развивал свой план -
прорвать центр нашего растянутого расположения и разбить
нас по отдельным частям.
Между тем обе наши западные армии
стремились соединиться у Смоленска, куда в средний июля
вел Барклай-де-Толли первую армию из Витебска через
Поречье, а князь Багратион спешил со второй армией от
Черикова через Мстиславль, Хиславичи и Щелканово.
Направление первой армии через
Поречье было принято с целью прикрытия всех тяжестей,
провиантских транспортов и парков, которые были
отправлены по поречской дороге. Армия эта двигалась на
Поречье 3-мя колоннами: севернее шла на Яновичи 1-ая,
правая, колонна из корпусов - 2-го Баггевута и 4-го
графа Остермана; 2-ую, среднюю, колонну, шедшую на
Колышки, составляли корпуса - З-ий Тучкова 1-го и 2-ой
кавалерийский барона Корфа; наконец, южнее через Лиозно
следовала 3-ья, левая, колонна из корпусов - 5-го
гвардейского великого князя Константина Павловича,
которого вскоре заменил Лавров, 6-го Дохтурова и 3-го
кавалерийского графа Палена.
На другой день по выходе из Витебска
главнокомандующий первой армией получил известие, что
Наполеон, желая преградить нашим армиям дорогу к
Смоленску, отправил туда войска частью из Витебска через
Рудню, а частью из Могилева. Это известие, оказавшееся
впоследствии ложным, представлялось весьма вероятным, и
чрезвычайно обеспокоило Барклая. Для противодействия
замыслу Наполеона, он избрал 3-ью колонну, шедшую на
Лиозно, кратчайшим путем к Смоленску, и немедленно
послал приказ Дохтурову, идти усиленным маршем через
Рудню в Смоленск, где ему предписывалось быть через 3-4
дня, - 19 или 20 июля. Какое важное значение придавалось
движению Дохтурова, показывает само содержание
посланного ему повеления. В нем говорится: «Совершенное
спасете Отечества зависит теперь от ускорения занятия
нами Смоленска. Вспомните Суворовские марши и идите ими.
Для обеспечения дорогою вашего продовольствия, посылайте
вперед офицеров, чтобы забирать у дворян и жителей
провиант под квитанции, по которым в свое время
Правительство заплатить с благодарностью».
Дохтуров тотчас приступил к
выполнение возложенного на него поручения. Он
распорядился немедленно выдвинуть к Смоленску особый
легкий отряд под начальством командира 1-ой гвардейской
кавалерийской дивизии, генерал-лейтенанта Де-Прерадовича.
В составь отряда вошли: кавалергарды, конногвардейцы,
гвардейские егеря, лейб-гвардии Финляндский полк,
сводный гренадерский батальон, конная гвардейская и 2-ая
легкая артиллерийская роты. Отряд этот, имея своей
задачей открыть для армии дорогу к Смоленску, около
полуночи 16 июля снялся с бивуаков из под Лиозно и, с
особыми предосторожностями, выступил в опасный, как
полагали, поход. А между тем дорога на Смоленск была
вполне открыта. Везде ожидали неприятеля, и нигде не
видели его. Участником этого похода был уроженец
Смоленской губернии, артиллерийский офицер Иван
Степанович Жиркевич, воспоминания которого представляют
самый живой интерес.
Отряд подвигался в нестерпимую жару с
такой быстротою, что в 38 часов прошел путь около 75
верст до Смоленска. Пехота поспевала на биваки час-два
спустя после кавалерии, и отдых длился не более 4 часов.
Третий отдых имели возле удавленного имения Приказ-Выдры
Поречского уезда. Офицер Жиркевич, зная, что в этом
имении часто бывает по делам службы его родственник,
Пирамидов, и что недалеко от него лежит деревня Нолинцы,
принадлежащая матери его невесты, Лаптевой, бросился в
волостную контору, чтобы расспросить голову, куда
разъехались близкие ему люди. К его величайшему
изумлению, голова пояснил ему, что семьи Пирамидовых и
Лаптевых ведут обычный образ жизни и никуда не думают
уезжать. Первой мыслью его было немедленно увезти в
Смоленск семью Лаптевых. Отпросившись с большим трудом у
Де-Прерадовича, который опасался его отпустить, в виду
всюду рассеянных, по его мнению, неприятельских отрядов,
он через 2 часа были в Нолинцах. При въезде на двор его
прежде всего поразила огромная масса сухарей,
заготовленных для армии и сушившихся на солнце. Вся
семья встретила его с большою радостью и еще с большим
удивлением. Никто не хотел верить, что неприятель близко
и опасность уже надвинулась вплотную. Старушка Лаптева
наотрез отказалась выехать из деревни, где она привыкла
всегда проводить лето. Жиркевич догнал свой отряд в
деревни Ольша и, по совету Де-Прерадовпча, послал к
Лаптевым гонца, объявить им от имени генерала, что
необходимо немедля выехать в Смоленск. На этот раз
старушка поддалась, и на другой же день рано утром с
семьей и дворней уехала в Смоленск. Через полчаса после
отъезда, на ее деревню нагрянули свои же мародеры и
ограбили дом.
19 шля сперва передовой отряд, а
затем и вся колонна Дохтурова прибыла к Смоленску и
расположилась на Покровской горе. Таким образом Дохтуров
точно выполнил возложенное на него поручение.
Между тем Барклай-де-Толли 17 июля
вступил в Поречье. Это был первый старинный русский
город на всем пути отступления наших войск. Раньше,
войска наши, проходя литовские и белорусские губернии,
обычно встречали ясно выраженные признаки
недоброжелательные отношения местного населения. Не то
было в Смоленской губернии. Ближайший участник похода,
генерал Ермолов, который, в детстве живал, а в молодости
служил в Смоленске, свидетельствует, что в Смоленской
губернии жители видели в войсках избавителей.
«Невозможно было изъявлять ни более ненависти к врагам,
ни живейшего усердия к преподанию нам всех способов,
предлагая содействовать, ни собственности не жилья, ни
жизни самой не щадя». Здесь войска встретили самый
радушный прием всего населения. К их услугам был
провиант, фураж и перевязочные средства. Поречане за все
услуги не требовали никакого вознаграждения, и просили
разрешения вооружиться против врага. В виду предстоящей
опасности Поречью, оттуда были вывезены в Ржев и Зубцов
дела присутственных мест, архивы, казна и арестанты.
Город опустел, и рассевшиеся по нем наши солдаты не
всегда могли противиться искушению—захватить брошенное
на произвол судьбы имущество.
В Поречье главнокомандующий имел
случай оценить порядки нашей провиантской части. Здесь
генерал-провиантмесйстер Лаба докладывал ему о
похвальном поступке комиссионера, который сжег магазин с
несколькими тысячами четв. овса и с 64 тыс. пуд. сена,
чтобы неприятель не мог им воспользоваться. По справке с
делами оказалось, что распоряжение об учреждении
магазина было сделано всего за 2 недели до пожара.
Генерал Ермолов полагал справедливым в награду «вместе с
магазином сжечь самого комиссионера».
После ухода войск из города, в
окрестностях его образовались партизанские отряды,
которые во все время войны преследовали неприятеля:
нападали на транспорты, избивали мародеров и даже отбили
орла у одного пехотного французского полка.
В Поречье соединились две первые
колонны армии Барклая, так что дальнейшее движение этой
армии к Смоленску совершено было в двух колоннах.
Войска, выйдя 18 июля из Поречья на Холм Духовщинского
уезда, прибыли в Смоленск 20 июля. Таким образом первой
армии удалось достигнуть Смоленска, где она
расположилась на правом берегу Днепра, лицом к Витебску,
упираясь левым флангом в Днепр и примыкая правым к
поречской дороге. На пути были оставлены 2 авангарда;
один, Графа Палена, - в Холме, а другой, Шевича, - в
Рудне. У Смоленска, казалось, должна была произойти
решительная битва. Сам главнокомандующий первой армии
решился здесь прекратить отступательные движения русских
войск. По дороге; из Поречья он писал князю Багратиону:
«Я иду форсированным маршем из Поречья к Смоленску,
чтобы там непременно предупредить неприятеля и не давать
ему далее распространиться внутрь нашего Государства,
почему я твердо решился от Смоленска ни при каких
обстоятельствах не отступать дальше, и дать там
сражение, несмотря на соединенные силы Даву и Наполеона.
Теперь кажется ничто уже не может препятствовать вашему
быстрому движению к Смоленску, от чего совершенно
зависит участь Государства, и потому полагаюсь я на ваше
решительное содействие; а без того трудно будет устоять
против всех соединенных сил неприятельских».
Надежды на скорое прибытие второй
армии к Смоленску все более возрастали. Еще на марше из
Поречья Барклай получил от князя Багратиона известие,
что для его армии дорога в Смоленск открыта. Известие
это чрезвычайно его ободрило, и он, в порыве радости,
отвечал князю Багратиону: «Ваше отношение так меня
порадовало, что я не могу вам этого изъяснить; с
благополучным соединением для блага Отечества искренно
вас и себя поздравляю». Он просил князя Багратиона,
опередив армию, прибыть в Смоленск для предварительных
переговоров о предстоящих действиях. В то же время
пришло другое благоприятное известие: атаман Платов
присоединился к войскам первой армии, и сосредоточился
на дороги из Рудни в Смоленск. Атаману было предписано:
немедленно войти в связь с нашими авангардами—Шевича в
Рудне и графа Палена в Холме, где находиться самому с
резервами, выставив там сильный аванпост; прикрывать
также левый фланг армии, находясь в связи с отрядом
генерал-майора Оленина, расположенного близ Красного у
местечка Ляды; наконец, взять под особую охрану дорогу
из Поречья в Духовщину, по которой были отправлены все
тяжести, для чего и отрядить на эту дорогу 4 казачьих
полка «с отличным начальником». Этот казачий отряд,
посланный к Духовщине, был усилен Казанским драгунским
полком и поручен генерал-адъютанту барону Винценгероде.
Отряд этот затем уже постоянно находился на правом крыле
армии, и впоследствии на него была возложена задача
«денно и нощно» тревожить левый фланг неприятелей,
«чтобы они не могли далее распространяться в нашу
землю».
Все свидетельствовало о твердом
решении стянуть к Смоленску наши военные силы, чтобы
здесь оказать неприятелю упорное сопротивление,
прекратив, наконец, тактику непрерывных отступлений. В
Смоленск поджидали вторую армию, которую быстрыми
маршами вел князь Багратион прямой дорогой на село
Щелканово Краснинскаго уезда, прикрыв свое движете
казаками Платова, разбросанными между Днепром и Сожью.
Опередив свою армию, князь Багратион
21 поля приехал в Смоленск. По своему чину полного
генерала, Багратион был старше Барклая и даже имел его
под своей командой в войну 1807 года; но Барклай был
выше по своему положению, как военный министр, как
главнокомандующий сильнейшей армией, и как лицо,
посвященное в предначертания Государя. Совершенно
необходимо было выяснить, кому же принадлежите главное
начальство над обеими армиями, тем более, что на этот
предмет, не было дано повеления, и между обоими
главнокомандующими неоднократно возникали разные
недоразумения. По приезде в Смоленск, князь Багратион
немедля поехал к Барклаю-де-Толли, который остановился в
доме военного губернатора. Главнокомандующий второй
армией, окруженный своим штабом и старшими войсковыми
начальниками - Раевским, Бороздиным, графом Воронцовым,
Васильчиковым и Паскевичем, подымался по лестнице в
приемный зал; в это время из дверей зала вверху на
лестнице показался главнокомандующий первой армией в
шарфе и со шляпой в руке, говоря, что он сам спешил
отправиться к нему навстречу. Первое свидание
продолжалось недолго и казалось все недоразумения были
выяснены. Князь Багратион добровольно подчинил себя
Барклаю, считая, что он, как военный министр, более
облечен доверием государя. По предложению
Барклая-де-Толли Багратион объехал с ним биваки первой
армии; в виду войск оба главнокомандующие обменивались
дружескими рукопожатиями, как бы пред всеми демонстрируя
взаимное доброе соглашение. Остановясь на Покровской
горе, они по плану, привезенному Толем, рассматривали
положение местности и войск.
Следовало считать, что
главнокомандующие пришли, наконец, к полному единомыслие
и сообща выработали общий план действия. По крайней мере
в таком духе оба они спешили представить доклад Государю
Императору. Барклай писал: «Долгом почитаю доложить, что
мои отношения с князем Багратионом самые лучшие. Я в нем
нашел человека благороднейших свойств, исполненного
возвышенных чувствований и любви к Отечеству. Мы
объяснились насчет дел и совершенно одинакового мнения в
мерах, которые надлежит принять. Смею заранее уверить,
что по утверждению между нами доброго согласия, мы будем
действовать единодушно». Со своей стороны и князь
Багратион писал Его Величеству: «Порядок и связь
приличные благоустроенному войску требуют всего
единоначалия; еще более теперь, когда Дело идет о
спасении Отечества, я ни в какую миру не отклонюсь от
точного повиновения тому, кому благоугодно будет
подчинить меня». Все эти донесения могли только
успокоить Государя.
На другой день после свидания
главнокомандующих, прибыла к Смоленску по мстиславльской
дороге и вторая армия, расположившись, не входя в город,
на высотах левого берега Днепра. Таким образом после
долгих усилий обоим армиям удалось 22 июля соединиться в
Смоленске, составив в общей сложности боевую силу
численностью в 120 тысяч человек.
По прибытии в Смоленск князь
Багратион обратил особое внимание на беззащитность
дороги через г.Красный, откуда он предвидел вторжение
неприятелей в Смоленскую губернию. За Красным в мест.
Ляды находился в то время самый незначительный отряд из
запасных батальонов под командованием генерала Оленина.
Отряд этот, не имевший кавалерии, был усилен конным
партизанским отрядом смоленских дворян братьев Лесли,
которые составили его, главным образом, из своих
крепостных людей. В том же направлении 23 июля князь
Багратион выдвинул из состава своей армии знаменитую
впоследствии 27 дивизии генерала Неверовского, поручив
ей защиту Красного и наблюдение за оршанской и
мстиславльской дорогами.
С приходом армии Смоленск
переполнился войсками. Такого скопления войск и
разнообразия мундиров здесь давно не было видано. Это
был совершенно военный лагерь. Повсюду необычайное
движение. Постоянно разъезжали казаки, драгуны, гусары и
уланы, наполняя улицы грохотом и блеском. В каждом доме
было па постое по нескольку офицеров, да по 2—3 команды
хлебопеков. Отовсюду везли печеный хлеб и сухари, гнали
скот, доставляли в избытке весь необходимый провиант и
фураж. Войска, впервые от западных границ, почувствовали
себя как дома. Царило довольство и воодушевление.
Солдаты рвались в бой, говоря «мы уже видим седые бороды
отцов наших, отдадим ли их на поругание. По
свидетельству Ермолова, особо бодрое настроение
наблюдалось во второй армии, где неумолкала музыка и
заливались песельники.
Здесь же под Смоленском проявились
глубоко печальные результаты длительного отступления
наших войск, оставлявших шаг за шагом в добычу
неприятелю большие пространства родной земли. Это как бы
мирило солдата с неустранимостью бедствия, приучало их к
мысли о неизбежности разорения края. Слыша о
неприятельских грабежах, наблюдая иногда уничтожение
имущества самими владельцами, солдаты нередко утрачивали
чувство уважения к чужой собственности, и предпочитали
присваивать себе чужое имущество, чем оставлять его
врагу. Отсюда стало развиваться мародерство. Возле
Смоленска оно приняло угрожающее размеры. Надлежало
прекратить его, и главнокомандующий решился на крайние
меры. Около 20 июля он приказал расстрелять на
Покровской горе 7 человек мародеров в присутствии
отрядов от каждой части войска.
Приходилось бороться и с другими
«внутренними» врагами. Любопытный в этом отношении
эпизод, имевший место в Смоленске, рассказывает в своих
очерках, состоявший в ординарцах у князя Багратиона,
князь Н. Б. Голицын. В его присутствии один офицер
привез на квартиру князя Багратиона «шкатулку, сначала
разбитую, потом запечатанную». С офицером приехал
пожилой мужчина «в губернском мундире, с Аннинским
крестом на шее и его семнадцатилетний сын. Шкатулку
отнесли в кабинет главнокомандующего, а два незнакомца
остались в приемной, затем через четверть часа дверь
кабинета отворилась; князь Багратион с грозным видом
подошел к старшему из приезжих и, не говоря ни слова,
сорвал с него Аннинский крест. Оба приезжих с воплем
бросились ему в ноги. Дело кончилось тем, что князь
приказал взять их обоих под стражу. Можно догадываться,
что здесь идет речь о пойманных шпионах.
Ко времени соединения наших армий,
Наполеон решил остановить свои войска на линии
Витебск-Могилев, чтобы дать им отдых и привести в
порядок расстроенные их части. С приостановкой операции
в конце июля, французская армия расположилась на
пространстве между Двиной и Днепром, отчасти квартирным,
но в большинстве случаев лагерным порядком.
Сам Наполеон с своей гвардией занимал Витебск и его
окрестности, при чем к Поречью был выдвинуть маршал
Бессьер с гвардейской кавалерией. Мюрат с кавалерийскими
корпусами Нансутти и Монбрюна расположился в Рудне, имея
в авангарде дивизии Себастиани у Инкова, а позади
кавалерии у Лиозно стоял Ней. Корпус вице-короля,
составляя левый фланг, находился между Велижем и
Яновичами, имея главную квартиру в Сураже. Даву
разместился эшелонами между Витебском и Бабиновичами, а
также в окрестностях Дубровны; вестфальский корпус Жюно
- у Орши, Понятовский - в Могилевe.
