Одновременно
с военными операциями на дорогах — большой смоленской и
духовщинской, южнее большака, на ельнинской дороге
подвизались партизанские отряды Давыдова, Сеславина и
Фигнера. Предметом их подвигов сделался отряд генерала
Ожеро. Дело было в том, что еще при своем выступлении из
Москвы Наполеон, рассчитывая пробраться через Калугу к
Ельне, приказал оставленному в Смоленске генералу Барагэ
д'Илье подвинуться навстречу главной армии из Смоленска
к Ельне с маршевыми батальонами, составленными из
сборных команд. Впоследствии, когда путь на Калугу
оказался загражденным, батальоны генерала Барагэ д'Илье,
позабытые, продолжали стоять на занятых между Смоленском
и Ельней позициях у Долгомостья и Ляхова.
В объяснение этого обстоятельства
существует, между прочим, и такое мнение, что генерал не
получил посланное ему приказание возвратиться обратно в
Смоленск. В селе Ляхове и Язвине стояла одна бригада
означенной колонны, под командой генерала
Ожеро. Этой бригадой и задумали овладеть наши
партизаны. Партизанские отряды подполковника Дениса
Васильевича Давыдова, капитана артиллерии Александра
Никитича Сеславина и капитана Александра Самойловича
Фигнера, действовавшие южнее Смоленской дороги, 26
октября вечером соединились в селе Дубосище. Первым в
Дубосище пришел отряд Дениса Давыдова, на подходе к
которому был взят в плен небольшой отряд французов. От
пленных Давыдов узнал, что в селах Язвине, Ляхове и
Долгомостье располагается корпус Барагэ д Илье. В целях
проверки достоверности сведений, полученных от пленных,
Давыдов послал разъезды, а с основными силами
остановился в Дубосище на ночлег. Спустя час, сюда
вступили партизанские отряды Сеславина и Фигнера.
В полночь возвратились разъезды
разведки и уведомили Давыдова, что в селах Язвине и
Ляхове находятся сильные неприятельские отряды. От
пленного, которого привезли разведчики, Давыдов узнал,
что в Ляхове стоит бригада генерала Ожеро с двумя
тысячами пехоты и значительной частью кавалерии. Бригада
Ожеро входила в состав корпуса Барагэ-д-Илье. Основные
силы корпуса располагались в селах Язвино, Ляхово,
Долгомостье, где насчитывалось в общей сложности 9 тысяч
человек. Посоветовавшись, Давыдов, Сеславин и Фигнер
решили напасть на Ляхово. Но так как все три
партизанских отряда насчитывали не более тысячи двести
человек конницы, восьмидесяти егерей и четырех орудий,
было принято решение соединиться с отрядом генерала
Орлова-Денисова, который состоял из 6 казачьих полков и
Неженского драгунского. О чем было сообщено
Орлову-Денисову. В этом сообщении Денис Давыдов писал:
"По встрече и разлуке нашей я приметил, граф, что вы
считаете меня непримиримым врагом всякого начальства;
кто без властолюбия? И я, при малых дарованиях моих,
более люблю быть первым, нежели вторым, а еще менее
четвертым. Но властолюбие мое простирается до черты
общей пользы. Вот пример вам: я открыл в селе Ляхове
неприятеля, Сеславин, Фигнер и я соединились. Мы готовы
драться. Но дело не в драке, а в успехе. Нас не более
тысячи двухсот человек, а французов две тысячи и еще
свежих. Поспешите к нам в Белкино, возьмите нас под свое
начальство - и ура! с богом!"
27 октября отряды Давыдова, Сеславина
и Фигнера были на марше из Дубосище в Белкино. Вечером
Денис Давыдов получил ответ от Орлова-Денисова Он писал:
"Уведомление о движении вашем в Белкино я получил. Вслед
за сим и я следую для нападения на неприятеля; но
кажется мне, что атака наша без присоединения ко мне
командированных мною трех полков, которые прибыть должны
через два часа, будет не наверное; а потому не худо бы
нам дождаться и действовать всеми силами".
Вот как описывает бой под Ляховым
Денис Давыдов: «Двадцать восьмого, поутру, Фигнер,
Сеславин и я приехали в одну деревушку, занимаемую
полком Чеченского, верстах в двух от Белкина. Вдали было
видно Ляхово, вокруг села биваки; несколько пеших и
конных солдат показывались между избами и шалашами,
более ничего не можно было заметить. Спустя полчаса
времени мы увидели неприятельских фуражиров в числе
сорока человек, ехавших без малейшей осторожности в
направлении к Таращину. Чеченский послал в тыл им
лощиною сотню казаков своих. Фуражиры приметили их,
когда уже было поздно. Несколько спаслось бегством,
большая часть, вместе с офицером (адъютантом генерала
Ожеро), сдалась в плен. Они подтвердили нам известие о
корпусе Бараге-Дильера и об отряде генерала Ожеро, кои
невзирая на следование отряда графа Ожаровского,
прошедшего 27-го числа Балтутино на Рославльскую дорогу,
остались неподвижными, хотя Балтутино от Ляхова не более
как в семнадцати, а от Язвина в девяти верстах.
Вскоре из Белкина подошла ко мне вся
партия моя, и граф Орлов-Денисов явился на лихом коне с
вестовыми гвардейскими казаками. Он известил нас, что
командированные им три полка прибыли и что вся его
партия подходит. Поговоря со мною, как и с которой
стороны будем атаковать, он повернулся к Фигнеру и
Сеславину, которых еще партии не прибыли на место, и
сказал: "Я надеюсь, господа, что вы нас поддержите". Я
предупредил ответ их: "Я за них отвечаю, граф; не
русским - выдавать русских". Сеславин согласился от
всего сердца, но Фигнер с некоторою ужимкой, ибо один
любил опасности, как свою стихию, другой - не боялся их,
но любил сквозь них видеть собственную пользу без
раздела ее с другими. Спустя час времени все партии наши
соединились, кроме восьмидесяти егерей Сеславина; а так
как мне поручена была честь вести передовые войска, то
я, до прибытия егерей, велел выбрать в стрелки казаков,
имевших ружья, и пошел к Ляхову, следуемый всеми
партиями. Направление наше было наперерез Смоленской
дороге, дабы совершенно преградить отряду Ожеро
отступление к Бараге-Дильеру (Барагэ д'Илье),
занимавшему Долгомостье.
Коль скоро начали мы вытягиваться и
подвигаться к Ляхову, все в селе этом пришло в смятение;
мы услышали барабаны и ясно видели, как отряд становился
в ружье; стрелки отделялись от колонн и выбегали из-за
изб к нам навстречу. Немедленно я спешил казаков моих и
завязал дело. Полк Попова 13-го и партизанскую мою
команду развернул на левом фланге спешенных казаков,
чтобы закрыть движение подвигавшихся войск наших, а
Чеченского с его полком послал на Ельненскую дорогу,
чтобы пресечь сообщение с Ясминым, где находился другой
отряд неприятеля. Последствия оправдали эту меру.
Сеславин прискакал с орудиями к стрелкам моим, открыл
огонь по колоннам неприятельским, выходившим из Ляхова,
и продвинул гусар своих для прикрытия стрелков и орудий.
Партии его и Фигнера построились позади сего прикрытия.
Граф Орлов-Денисов расположил отряд свой на правом
фланге партий Фигнера и Сеславина и послал разъезды по
дороге в Долгомостье. Неприятель, невзирая на пушечные
выстрелы, выходил из села, усиливал стрелков, занимавших
болотистый лес, примыкающий к селу, и напирал на правый
фланг наш главными силами.
Сеславин сменил пеших казаков моих
прибывшими егерями своими и в одно время приказал
Ахтырским гусарам, под командою ротмистра Горскина
находившимся, ударить на неприятельскую конницу,
покусившуюся на стрелков наших. Горскин атаковал, -
опрокинул сию конницу и вогнал ее в лес, уже тогда
обнаженный от листьев и, следственно, неспособный к
укрытию пехоты, стрелявшей для поддержания своей
конницы. Стрелки наши бросились за Горскиным и вместе с
ним начали очищать лес, а стрелки неприятельские -
тянуться из оного чистым полем к правому флангу отряда
своего. Тогда Литовского уланского полка поручик Лизогуб,
пользуясь их смятением, рассыпал уланов своих и ударил.
Приехав на левый фланг, мне представили от Чеченского
взятого в плен кривого гусарского ротмистра, которого я
забыл имя, посланного в Ясмино с уведомлением, что
Ляховский отряд атакован и чтобы ясминский отряд
поспешал к нему на помощь. Между тем Чеченский донес
мне, что он прогнал обратно в село вышедшую против него
неприятельскую кавалерию, пресек совершенно путь к
Ясмину, и спрашивал разрешения: что прикажу учинить с
сотнею человек пехоты, засевшей в отдельных от села
сараях, стрелявших из оных и не сдающихся? Я велел жечь
сараи - исчадье чингисханово, - сжечь и сараи и
французов.
Между тем граф Орлов-Денисов
уведомлен был, что двухтысячная колонна спешит по дороге
от Долгомостья в тыл нашим отрядам и что наблюдательные
войска его, на сей дороге выставленные, с поспешностью
отступают. Граф, оставя нас продолжать действие против
Ожеро, взял отряд свой и немедленно обратился с ним на
кирасиров, встретил их неподалеку от нас, атаковал,
рассеял и, отрядив полковника Быхалова с частию отряда
своего для преследования оных к Долгомостью, возвратился
к нам под Ляхово. Вечерело. Ляхово в разных местах
загорелось; стрельба продолжалась... Я уверен, что если
бы при наступлении ночи генерал Ожеро свернул войска
свои в одну колонну, заключа в средину оной тяжести
отряда своего, и подвинулся бы таким порядком большою
дорогою к Долгомостью и к Смоленску, - все наши
покушения остались бы тщетными. Иначе ничего сделать мы
не могли, как конвоировать его торжественно до корпуса
Бараге-Дильера и откланяться ему при их соединении.
Вместо того мы услышали барабанный бой впереди
стрелковой линии и увидали подвигавшегося к нам
парламентера.
В это время я ставил на левом моем
фланге между отдельными избами присланное мне от
Сеславина орудие и готовился стрелять картечью по
подошедшей к левому моему флангу довольно густой
колонне. Граф Орлов-Денисов прислал мне сказать, чтобы я
прекратил действие и дал бы о том знать Чеченскому,
потому что Фигнер отправился уже парламентером - к Ожеро
в Ляхово. Переговоры продолжались не более часа.
Следствие их было - сдача двух тысяч рядовых,
шестидесяти офицеров и одного генерала военнопленными.
Наступила ночь; мороз усилился; Ляхово пылало; войска
наши, на коне, стояли по обеим сторонам дороги, по
которой проходили обезоруженные французские войска,
освещаемые отблеском пожара. Болтовня французов не
умолкала: они ругали мороз, генерала своего, Россию,
нас; но слова Фигнера: "Filez, filez"[43] - покрывали их
нескромные выражения. Наконец Ляхово очистилось, пленные
отведены были в ближнюю деревеньку, которой я забыл имя,
и мы вслед за ними туда же прибыли."
