В то самое время, когда на левой
стороне Днепра малочисленный и одинокий отряд
Неверовского бился смертным боем с неприятелем, когда на
каждом шагу ему угрожала гибель, на правом берегу
русские войска сосредоточивались у руднянской дороги.
В Смоленске оставался только 7-й
корпус Раевского, который должен был выступить из города
последним. Раевский успел отойти всего несколько верст
от Смоленска, как встретил на пути адъютанта
Неверовского, скакавшего к князю Багратиону с рапортом о
нападении французов на 27-ую дивизию. Отдаленные
пушечные выстрелы с левого берега были слышны на пути
следования Раевского, но дело разъяснилось только
благодаря этой встречи. После 12 верст перехода Раевский
остановился для отдыха. В наступившую бурную ночь он
получил от князя Багратиона приказ, не двигаться с места
и ожидать дальнейших распоряжений: вслед затем, тотчас
же было получено повелите идти обратно, чрез Смоленск к
Красному, на выручку Неверовского. Раевский немедленно
выслал вперед на Красный в качестве авангарда 8
батальонов под командой Паскевича. Сам он выступил в ту
же ночь на 3 августа, послав к князю Багратиону гонца, с
просьбой усилить его корпус стоявшими в Катыни
кирасирами и преподать дополнительные разъяснения. Не
получив ответа, он вынужден был действовать по
собственному усмотрению.
На рассвете 3 августа Паскевич прошел
через Смоленск. Отойдя 6 верст за город по красненскому
большаку, у оврага пред речкой Ясеной он встретил отряд
Неверовского, и здесь на месте встречи встал авангардом,
предложив Неверовскому идти к Смоленску и присоединиться
к корпусу Раевского, согласно его распоряжения.
Раевский отвел свой корпус на 3
версты за город и расположился на краснинском большаке
позади Паскевича, выжидая прибытия 27 дивизии
Неверовского, которая и подошла к 2 часам дня.
В то же время великая армия, идя по
кровавым следам Неверовского, к 5 часам пополудни стала
подходить к реке Ясеной, по другую сторону которой стоял
авангард Паскевича. Показались фланкеры; за ними
наступал неприятельский авангард, который, опрокинув
передовых казаков, подошел к оврагу. К ночи туда же
постепенно стянута была вся кавалерия Мюрата и густые
массы пехоты. Неприятель расположился на ночлег против
наших батарей на обширной волнообразной равнине. Наш
авангард отделялся от него глубоким оврагом, по дну
которого протекала речка Ясеная. В наступившую ночь
огромное зарево бивачных огней яркой дугою охватило
большую часть горизонта. И жутко было, глядя с наших
позиций на этот зловещий отблеск вражьей силы, думать о
завтрашнем дне.
Раевскому нечего было рассчитывать на
скорую помощь. Он послал донесения об истинном положении
дел и в Надву, и в Волоково, где находились главные
квартиры обеих наших армий. Не было сомнения, что,
получив эти донесения, армии поспешать к Смоленску, но
путь им был далек: предстояло пройти Багратиону 30, а
Барклаю 40 верст. Пред лицом выпавшей на его долю
великой задачи, положение Раевского становилось поистине
отчаянным. Надо было спасать Смоленск от занятия его
неприятелем в тылу наших войск, потому что потеря
Смоленска отрезала бы наши армии от Москвы и южных
областей Империи; надо было спасать отечество. Для
осуществления такой задачи предстояло остановить пред
Смоленском, задержать хотя на один день подступившую уже
к городу, почти стотысячную, армию Наполеона,
противопоставив ей боевую силу одного корпуса, общею
численностью 13—15 тысяч человек.
Такое соотношение сил не только не
давало надежды на успех, а прямо грозило гибелью всему
корпусу. Но Раевский не склонялся пред опасностью, как
бы велика и неизбежна она ни казалась.
Прежде всего необходимо было избрать
лучшую позицию. Было решено отвести войска в Смоленск.
Немедленно поели совета, в тихую лунную ночь Раевский
вместе с Паскевичем поехали в город, чтобы наметить
места расположения войск. Надо было осмотреть старые
стены, поправить земляные валы и возвести некоторый
полевые укрепления. По обозрении местности Раевский
отдал приказание, чтобы пехота немедленно отошла в
город, и чтобы конница оставалась на своих местах,
поддерживая в течении ночи бивачные огни, а с рассветом,
при наступлении неприятеля, также отошла бы в город.
Вследствии малочисленности своих сил Раевский признал
необходимым ограничиться занятием лишь западной и южной
окраин города, откуда ожидалось нападете неприятеля. С
целью выиграть время и воспрепятствовать противнику
воспользоваться выгодными подступами, оборона была
вынесена в предместья. Ночью же началось размещение
войск, и к рассвету пехота уже заняла места, указанные
ей для обороны города. Защита Королевского бастиона, на
который прежде всего ожидались атаки неприятеля, что и
сбылось в действительности, поручена Паскевичу; на этом
бастионе, составлявшем центр боевой линии, расположилась
часть 26 дивизии, в составе Полтавского полка и егерской
бригады из 5-го и 42-го полков с восемнадцатью орудиями.
Настало утро 4 августа и завязался
бой.
С 6 часов утра неприятель перешел в
наступление на Смоленск, облагая всю левобережную его
часть и постепенно подступая по краснинской дороге к
городу. Конница Мюрата, примыкая к Днепру, где он
входить в город, была на правом фланге неприятеля против
предместья Рачевки; в центре и на левом крыле стояла
головная часть пехотного корпуса Нея, имея на крайнем
Левом фланге вюртембергскую дивизию Маршана. Позже,
большая часть этой дивизии спустилась вниз к Днепру, где
он выходил из города, и довершила таким образом
облажение Смоленска.
С позиции занятой вюртембергской
артиллерией к западу от города, виднелись среди холмов,
покрытых лесом и кустарником, лишь купола собора да
часть реки. Отсюда же поздние, неприятель заметил как
вдали на правом берегу Днепра, поднимая целые облака
пыли, быстро двигались к городу черные массы людей. Это
не был блуждавший корпус вестфальцев Жюно, которого
поджидали французы; то виднелись нежданные для
неприятеля русские армии, спешившие к Смоленску.
Французы говорили, что поражение Неверовского их
пробудило, наконец, от долгой дремоты.
Сперва французская кавалерия
бросилась на нашу передовую конницу и заставила ее
отступить в предместье; орудийный огонь с нашей стороны
остановил дальнейшее преследование. Затем пехота маршала
Нея пошла в бой тремя колоннами. Средняя колонна, с
самим маршалом во главе шла прямо на Королевский
бастион; правая колонна наступала на кладбище перед
Рославльским предместьем; левая - вдоль Днепра на наш
правый фланг. Дружные залпы 70 русских орудий встретили
неприятеля. Но он, не дрогнув, прошел ядра, прошел
картечь и приближался уже к крепостному рву. Средняя
колонна бросилась на бастион, и едва Паскевич успел
выстроить один из батальонов, лежавших в прикрытом пути,
как она уже была на гласисе. Подоспевший Орловский полк,
сбросил неприятелей в ров. Много раз они пытались
выбраться из рва и бросались на нашу пехоту, но все
попытки быстро прекращались нашим батальным огнем; весь
гласис был усеян их телами. Сам Ней с 46-м линейным
полком сделал попытку овладеть Королевским бастионом, но
был отбить одним из батальонов Орловского полка под
личным начальством Паскевича. Заметив ослабление
противника, Паскевич пустил в штыки Орловский полк; за
ним ударили в штыки полки - Ладожский и Нижегородский.
Неприятель был опрокинуть, выбить из рва, и трупами
своими покрыл весь путь своего отступления. Ободренные
успехом наши полки бросились его преследовать, но
Паскевич приказал задарить отбой и снова построил людей
в прикрытом пути. Получив подкрепление, неприятель снова
вернулся на ближайший край оврага, но не посмел более
переходить его. Маршал Ней не решался возобновить атаку.
Он, в ожидании прибытия Наполеона, развернул свой корпус
и завязал ружейную и артиллерийскую перестрелку. В час
дня на поле битвы прибыль император французов и,
произведя рекогонсценировку, отложил атаку до следующего
дня, выжидая сосредоточения своей армии.
Правая и левая колонны, шедшие на
Рославльское и Краснинское предместья были также
опрокинуты. В начале боя Раевский получил от Багратиона
записку: «Друг мой! я не иду, а бегу; желал бы иметь
крылья, чтобы скорее соединиться с тобою. Держись, Бог
тебе помощник!» Кроме Божьей помощи, до получения этой
записки, Раевскому не на что было надеяться. Теперь он
знал, что наши армии спешат ему на выручку.
Подкрепленный известием на скорую
помощь, Раевский делал неимоверные усилия, чтобы хотя до
вечера удержать город. А опасность угрожала со всех
сторон, и необходим был большой запас самообладания,
чтобы не впасть в полное уныние и не потерять головы.
Раевский с честью вышел из тяжкого испытания. Перед
вечером, когда он находился впереди Молоховских ворот, к
нему прискакал офицер, видевший начало атаки 46
линейного полка, руководимой маршалом Неем, и доложил,
что Королевский бастион взять французами. Вслед за этим
было получено другое донесение, что неприятель овладеть
Днепровским мостом. Казалось все потерянным, так как два
важнейших пункта в линии обороны перешли в руки
противника, а для восстановления дела не было
достаточного резерва. Но Раевский, сохраняя полное
самообладание, сделал все необходимые распоряжения о
подкреплениях и сам поспешил к днепровскому мосту. К
счастью, оба донесения оказались ложными.
Между тем Наполеон, ввиду неудачных
атак своей пехоты, велел устроить батареи и бил стены
города, поддерживая промежутки батарей стрелками. Наши
войска, находясь в прикрытом пути, несли незначительные
потери. Они подбирали французские ружья, бьющие лучше
наших, и при помощи их более удачно поддерживали огонь.
Оставшиеся на месте горожане обоих полов, появлялись на
стенах и уносили в город раненых.
Около полудня вдали, на правом берегу
Днепра показалась вторая армия, с которой на выручку
Смоленска спешил от Катыни князь Багратион. Позади ее и
дальше на север от Днепра, из деревень Гаврики и
Волоково, туда же стремилась армия Барклая.
Вечером на место боя прибыли оба
главнокомандующие и другие генералы. Все, сознавая
важность успеха истекшего дня, непрерывно поздравляли
главных виновников этого успеха - Раевского и Паскевича.
Князь Багратион в восторженном тоне благодарил обоих за
их геройство. Генерал Раевский, главный герой обороны
Смоленска 4-го августа, в сознании величия совершенного
им дела, восклицал: «Вот благополучнейшая минута всего
военного поприща моего! Чтобы уметь оценить мое
наслаждение, надобно было перенести, беспокойство,
мучившее меня сутки».
